- Зачем ты опять так мучаешься? У нас же есть та мазь, что тебе помогает, - мягко упрекнула она, не поднимая головы от миски, в которую только что разбила яйца, а теперь тщательно все перемешивала.
Он едва успел переступить порог кухни и ее обращенные к нему слова оставили его в крайнем изумлении.
- Ты же на меня еще даже не посмотрела!
- Да, но я слышала, как ты идешь, - улыбнулась она, обернувшись к нему.
- А как я иду? – всерьез заинтересовался он, отставляя в сторону кружку, в которую собирался налить себе кофе и усаживаясь на стул напротив нее.
- Не так, как обычно, - чуть покраснела она от такого пристального внимания и повернулась к шкафчику, чтобы убрать сахарницу, которая стояла на дальнем конце стола, но видимо, все равно мешала.
Он усмехнулся, но почти тут же поморщился, невольно потянувшись рукой к колену. Когда оно в очередной раз принималось ныть настолько сильно, он в самом деле слегка прихрамывал, но не мог даже представить, что это возможно различить на слух.
читать дальше- Грегори, - движение не укрылось от нее, хотя, казалось, она была очень увлечена открыванием пакета с мукой.
- Я не знаю, куда я ее дел, - повинился он, растирая больное место, рассудив, что раз она и так все видит, то можно больше не терпеть, ссылаясь на то, что все пройдет само.
Она стряхнула упавшую на ладошку муку и потянулась к верхней полочке, привстав на цыпочки. Не пошарив там и секунды, она положила перед ним его пропажу.
Он с облегчением и благодарностью взял тюбик, прикидывая, сможет ли закатать штаны настолько, чтоб добраться до нужного места, не снимая их совсем.
- Думаешь, будет дождь? – спросила она, наливая молоко в приготовленную чистую кружку.
- Да наверняка, - вздохнул он, бросая взгляд за окно, где солнце с утра не слишком баловало своим светом и на его присутствие на небе указывало только чуть более светлое, чем вся остальная серость, пятно.
- А в Мюнхене сейчас так солнечно, - произнесла она и тоже отвлеклась, посмотрев на улицу, с затаенной надеждой, что погода услышит этот упрек и исправится.
Его пальцы замерли на крышке, которую он уже собирался открутить.
- Где? – переспросил он как будто не расслышал.
- В Мюнхене, - повторила она, но уже совсем не так, как в первый раз.
- Утром с ним разговаривала? – он постарался придать голосу будничный оттенок.
- Да. Я только успела ноутбук включить, и он звонит. Ты спал, а он ждал свой рейс и позвонил нам из аэропорта… - с удовольствием поделилась она, мигом повеселев, когда ожидаемая буря, судя по его интонации, прошла стороной.
- Интересно, зачем? – ирония как яд из опрокинутого флакона пролилась на эту фразу.
- Узнать, как у нас дела, - спокойно ответила она, внутренне моментально переходя из расслабленного состояния в напряженное.
- Узнал? – хмыкнул он в ответ, крутя тюбик с мазью в пальцах и постукивая им о стол каждый раз когда крышка оказывалась внизу.
- Грегори…пожалуйста… - она не хотела спорить с ним опять, но твердость ее убеждений, с которой она всегда отстаивала свою сторону в этом конфликте, в очередной раз только подстегнула его.
- Да чего уж тут, раз он такой заботливый. Раз ему все непременно нужно знать. А что я на завтрак буду есть, он не спросил? – демонстративно откинулся он на спинку стула.
- Ну, зачем ты так? Он не сделал ничего плохого! Просто проявил внимание! – за мягким звучанием слов, призванных усовестить его, он отчетливо различал железные нотки ее несгибаемой веры в людей и в их лучшие намерения.
- А как по мне, так он в очередной раз сунул свой нос не в свое дело, - бросил он, намеренно снижая градус отвращения, чтобы разговор можно было считать закрытым.
- Ну, как же ты не понимаешь! – внезапно с необычной для нее эмоциональностью возмутилась она, - все вокруг видят его таким, какой он есть на самом деле, и только ты упорно продолжаешь загонять его в рамки тирана, которые ты для него определил! Да даже моя мама уважительно о нем отзывается! Все время повторяет, как приятно было говорить с ним и какой он прекрасный человек, как о тебе заботится!
Он собирался продолжить спор новым аргументом, но вдруг настороженно замолчал.
- В каком смысле? Когда она с ним о таком разговаривала?
- На свадьбе, - быстро ответила она, берясь за оставленную на время их препирательства ложку, - точнее не на самой свадьбе. До нее. Они же приезжали заранее, помнишь. В тот день, когда еще мама пыталась убедить меня надеть то платье, которое…
Все это время он неотрывно следил за порханием ее рук над миской, но подозрение, возникшее у него, требовало, чтобы он посмотрел ей в лицо.
- Ты что, сейчас врешь мне? – оборвал он ее на полуслове.
Она вздрогнула. Он спросил это так, будто сам был сражен самой возможностью того, что эти слова могут быть обращены к ней. В установившейся тишине слышно было, как тихо тикает секундная стрелка часов на его запястье.
- Так когда твоя мама говорила с моим отцом? – повторил он вопрос и она почти испугалась его видимой холодной бесстрастности.
- Грегори…я… я бы обязательно тебе сказала…честное слово, - она вдруг сникла, огорченная настолько, что едва могла найти в себе силы говорить, - попыталась заглушить обуревающие ее чувства и продолжить свое занятие, но он вдруг резко поднялся, перехватил ее руку и заглянул ей в глаза так, что она оцепенела.
- Когда? – в третий раз с нажимом спросил он.
- Когда он приезжал к нам. После того, как ты писал, что вы помирились… - это было произнесено так тихо, что она сама едва могла понять, сказала ли она это вслух или только подумала.
Он молчал, сраженный ее ответом, а она в панике пыталась прочитать по его окаменевшему лицу, что он на самом деле испытывает. Его худые пальцы настолько сильно сжимали ее руку, что она закричала бы, если бы хотя бы на секунду отвлеклась от страстного желания узнать, что с ним, и задумалась об этом.
Ему казалось, он задыхается. Что если сейчас он не сдержится и даст выход захлестнувшим его чувствам, то они сметут на своем пути все живое. А если он не выплеснет их, он свихнется сам. Как же он был самоуверен! Столько времени счастливо вспоминал, как ему несказанно повезло. Что один единственный раз, когда это было для него важнее всего в жизни, он сам добился того, что так желал обрести.
Невозможно было больше просто так смотреть. Решив утешить его, чего бы ей это не стоило, она в попытке обойти край стола сделала шаг к нему, но он внезапно разжал пальцы и отступил назад. Он словно не видел ее и одновременно не мог зацепиться взглядом ни за что иное кроме нее, как будто вся остальная реальность для него рассыпалась или сошлась в одной единственной точке. Она собиралась заговорить с ним, но он отвернулся раньше и вышел из кухни, двигаясь как сомнамбула. До нее донеслось только как хлопнула входная дверь, и этот звук показался ей самым страшным из всех, когда либо звучавших.

Она не помнила, как разложила приготовленное тесто по формочкам, как добавила начинку, как поставила все в духовку. Очнулась она только посреди очередного собственного всхлипа, осознав, что сидит на полу рядом с просыпавшейся мукой, что руки и кофта все испачканы белым, потому что она решила собирать ее в ладони, вместо того, чтобы взять тряпку.
Почему она ничего не сказала ему? Почему не объяснила? Не открыла правды о том, как ее саму тяготила эта недоговоренность все время с того самого момента. Тогда она не представляла себе, насколько натянуты его отношения с отцом. Ее удивила его просьба не упоминать о визите при Грегори. Руководствуясь своими представлениями, она решила, что он боится задеть гордость сына, и нашла это вполне понятным. Поэтому она так легко согласилась, надеясь, что сможет с радостью рассказать обо всем, когда они будут жить вместе. Она испытывала бесконечную благодарность к его отцу, хотя и не слышала самого разговора, но предполагала, что именно он был тем, что перевесило чашу весов в их пользу. Сколько раз она хотела открыть ему глаза на все то добро, которое его отец сделал для него, и о котором он даже не подозревал. Но слова каждый раз застывали внутри ледяным комом, стоило ей увидеть с какой ненавистью он отвергал все хоть как-то связанное с помощью с этой стороны. Как она ни поворачивала в своих мыслях все случившееся сейчас, выходило, что она кругом виновата. Не сдержала данное обещание. И не была честна с самым дорогим ей человеком. При воспоминании о его лице, она снова не сдержала слез. Сколько обиды и разочарования увидела она в его глазах, потемневших почти до черноты. Наверное, он считает, что она предала его. Она откинула голову, уперевшись затылком в створку шкафа и посмотрела на видимый с пола край темного неба, словно хотела прочесть на нем ответ, что же ей теперь делать, и заметила стекающие по стеклу капли. Дождь все-таки пошел. А он был в одной рубашке и штанах, которые моментально впитывали в себя всю воду, стоило ему только надеть их в такую погоду. И колено он так и не полечил, забыв об одной боли под натиском другой, куда более сильной.
Видимо, это стало последним и главным доводом, потому что она решительно поднялась, оставив на полу все как есть, и направилась в прихожую: накинуть плащ и взять зонт.
Когда она уже положила ключи в карман и собиралась уходить, за ее спиной открылась дверь. Она обернулась, услышав звонкий и дробный стук дождя по ступеням крыльца, в лицо дохнуло запахом мокрой травы, и она едва успела различить силуэт его самого, стоящего на пороге, как он налетел на нее, сжав в объятиях так сильно, что она не сразу снова смогла дышать. С его волос капало ей на лицо и сам он пах дождем, терпким и свежим.
- Я понял. Я все понял, слышишь? Я еще никогда так не прозревал. И никогда не чувствовал себя настолько непроходимым идиотом. Что мне теперь делать со всем этим? Что же мне делать?
Она прервала жаркий и сбивчивый поток его речи самым верным способом, так красноречиво пообещавшим ему то, о чем он просил – она не даст ему терзаться своими мыслями в одиночку. Никогда и ни за что.