Когда же я начал рисовать ее? Вспомнить бы. Каждый раз тру лоб и пытаюсь. Кажется, это с детства. Прекрасно помню только то, что тогда было гораздо сложней. Так мало знаешь и так мало в твоем распоряжении линий, да и те какие-то неверные все до последней. А может наоборот. Детские рисунки куда правильней. Потому что в них еще не было того чувства, которое пришло позже. читать дальшеПереложить на листок все черточки до единой. Уловить момент. Каждый выбившийся из прически волос. Личное помешательство, вот что это было. Не рисовать больше ничего и никого кроме. Осенью, зимой, весной. В лесу, на берегу реки, дома у книжной полки. Запомнить за день столько, сколько возможно унести в голове. А потом выплеснуть все на очередной белый лист. И этого казалось до обидного мало. Опять не поймал, не сумел, не донес. Почему было не выкинуть хоть один, если почти все были неудачны? Глупый вопрос. На них была она. Разве поднялась бы рука на такое. Всего один раз. Тот самый, нужный. Когда ее волшебство полной чашей плескалось в сложенных вместе руках. Под свет догорающего костра. Почти что на коленке. С карандашом в дрожащей руке. Нужно было всего-то ничего – успеть. Пока была дана возможность, молитв о которой чурался сам, пугаясь собственных мыслей. На том рисунке не было видно глаз. Но он был именно тем самым мгновеньем, поиски которого до этого оказались тщетны. Линия за линией. Неверной от волнения рукой. Не имея возможности ошибиться, уверенно зная, что второго шанса не будет. Показать ли хоть один? Нет уж. К чему бы это еще кому-то. Тем более что разучиться, увы, не вышло. Сколько раз потом я перерисовал тот, подаренный мне, отчаявшемуся, кем-то явно умеющим творить волшебство. Столько, что и сейчас, закрывая глаза, я вижу каждый штрих, и не составит труда нарисовать по памяти. Я почти забыл, как это, когда карандаш в руке рисует быстрей, чем способен обычно. Кажется, помешательство – это пожизненно. Но еще никогда после не было таким ярким и одновременно настойчивым желание суметь поймать ускользающий образ еще раз. Знакомый до последней черты только мне одному.